Бокас-Дель-Торо

Бокас-Дель-Торо

По утрам джук^* - отчаянно скучное место. Даже если минувшей ночью вы хорошо спали, при утреннем свете джук все равно кажется очень неказистым. А я прошлой ночью не сомкнул глаз.

^* (Бар, кафе)

Сидя за столиком и наслаждаясь холодным пивом, я смотрел через перила в далекое море, где шесть маленьких лодок - шесть крошечных крапинок - плыли где-то в одноцветном слиянии моря и неба.

У меня было явно дурное настроение. Вечером джук не вызывал у меня возражений. Но утром, когда я сидел на тропическом берегу вместо того, чтобы находиться далеко в пути, это место казалось мне убогим, несмотря на пиво, тень и морской пейзаж.

Мое настроение в значительной мере объяснялось крушением надежд, и джук тут был не при чем, но все же мне казалось, что я заперт в каком-то загоне.

Мои затруднения объяснялись довольно серьезными причинами.

Вы скажете, что всему виной наклон земной оси и действительно, в то время земной шар приближался к положению летнего солнцестояния, а так как земная ось наклонена к солнцу под каким-то нелепым углом, солнечные лучи падали отвесно в том месте Земли, где находился я, то есть чуть севернее Панамы. И дни здесь стали нестерпимо долгими и жаркими. Это было время, когда на севере наступает лето и температурная разница между тропиками умеренной климатической зоной становится наименьшей. И этот период летнего солнцестояния сыграл злую шутку с моими планами.

Я находился в Бокас-дель-Торо, и мне предстояло про плыть сорок миль в направлении города Колон, чтобы попасть на побережье залива Чирики. Я очень торопился, для поездки туда и обратно я располагал всего лишь одной неделей, а добраться можно было только на парусной лодке-каяке. Но каяки ходят без расписания и обычно дожи даются ветра, однако ветра не было солнцестояние за гнало меня в этот тупик.

Теперь смотрите, как это произошло: увеличившиеся на севере теплые дни привели к большему нагреву нижних слоев воздуха и заставили их взмыть кверху. Атмосферное давление в северном полушарии уменьшилось. Изменившееся соотношение атмосферного давления над сушей, лежа щей на севере, и морями, расположенными на юге, способствовало перемещению воздушных масс с дога на север далее 10 градуса северной широты, то есть места, где я находился. А воздушные массы делают погоду, которая в Бокас-дель-Торо стала в это время нестерпимой. Пассатные ветры сдвинулись к северу, а на широту Панамского пере шейка переместилась экваториальная штилевая полоса, и таким образом он очутился во власти лишь местных метеорологических явлений, на которые вы полагаться не можете.

Бывали дни, когда чередовавшиеся дневная жара и ночная прохлада создавали грозовой цикл морских и сухопутных бризов, но влажный штилевой воздух продолжал висеть над землей. Бывало и так, что пассатные ветры возвращались, и тогда обезумевшие челноки, не дожидаясь по ка ослабнет ветер, устремлялись туда, куда им надо было доплыть. Проходили дни, а порой и недели, когда ветра не было, и под недвижимым воздухом поверхность моря выглядела как лакированная, а солнце казалось совсем рядом и неистово жгло сквозь тонкую дымку. Вот именно таким было утро в Бокас-дель-Торо, когда я сидел в джуке.

Вам может показаться, что я допускаю излишние длин ноты в рассказе о создавшемся положении, но мне хотелось ознакомить вас со всеми обстоятельствами. Я путешествовал на деньги, отпущенные мне Американским философским обществом, и такому попечителю мое утреннее сидение в джуке за бутылкой пива могло бы показаться легко мысленным. Поэтому хочу внести ясность и сказать, что я находился во власти стихийных сил природы и был пешкой в руках своенравных воздушных масс. Слабосильной пешкой, но не легкомысленной!

Затем я обязан разъяснить вам значение слова "джук". Я знаю, что произношу это слово не так, как принято, но по этому поводу у меня свое суждение.

Слово "джук" мы переняли у наших негров, и знатоки не гритянских диалектов утверждают, что это разговорное слово на языке западно-африканских негров - по форме глагол, означающий "плохо себя вести". Оно привилось в ряде мест на побережье Джорджии и Северной Флориды и давно вошло в словарный фонд всех людей, кроме нас, - благочестивых жителей юго-восточных штатов. В Гамбии, Сенегале, а также у нас в Чарлстоне и Фернандине его произносят "джук", так же как слово "стук", и только так оно должно звучать.

Как утверждают языковеды, бытующая форма слова единственно правильная. Сначала народ произносит слово, а затем, наслушавшись, начинает его писать. Миллионы американцев, а за ними и англичане, произнося это слово как "джюк", заимствовали произношение из прочитанного, то есть из источника, где с самого начала допущена неправильная транслитерация, а это ставит вверх ногами нормальный процесс эволюции слова.

Будучи уроженцем прибрежных равнин, я чувствую собственническое отношение к этому слову, произношу его правильно с того дня, как узнал истинный смысл, и отказываюсь коверкать в угоду тугим на ухо журналистам.

Итак, джуком, в котором я сидел, назывался крытый навесом настил, возвышавшийся на сваях над водами бухты в Бокас-дель-Торо. А крапинки, за которыми я наблюдал, эти пылинки, плававшие там, где море сливается с небом, казавшиеся мне и насекомыми, и парящими чайками, и даже каким-то изъяном моего зрения, были на деле узкими, выдолбленными из стволов кедра лодками-каяками, вышедшими на промысел зеленых черепах, которые кормились у дальних отмелей.

В одной из лодок имелось место, которое я должен был занять. Я твердо договорился об этом, но неожиданно пред ставилась возможность отправиться в Чирики на паруснике мистера Шеферда, и я решил попытать счастья у ветра. Но уже второй день был мертвый штиль - никто и никуда не отплывал, промысловые же лодки были уже далеко, там, где море выглядит совсем как небо. А я сидел в джуке, словно на мели.

На лодке мне нечего было делать, разве что разминать затекшие ноги, приводить в порядок собственные записи да смотреть на блестящую под лучами солнца спину человека, стоящего впереди с острогой, или на скрытый в дымке горизонт. Я когда-то плавал, и мне это знакомо, поэтому, каким бы ни казался в такой день джук, здесь все же было лучше, чем на отмелях.

Промысловые лодки день-деньской вздымались и падали на долгой донной волне, застойный воздух был безжизненным, а окрашенное в медный цвет солнце сияло сквозь тонкую влажную пелену. Я сидел, опершись локтями на стол, и от нечего делать прислушивался к беседе двух посетителей, восседавших за столиком на противоположной стороне джука. Если не считать буфетчика, это были единственные здесь люди. Беседа велась со вчерашнего вечера, о чем свидетельствовал ряд опустевших бутылок рома.

Ничто не мешало их монотонному разговору: ни ночной шум, ни рев труб громыхающего оркестра, ни жалобные стенания пикколо, ни визги и хихиканье девиц, ни появление, топот и выкрики мужчин, ни трескотня подвесных моторов лодок, причаливавших прямо под настилом и привозивших с собой окрестных жителей, которые прибывали сюда в поисках спиртного.

Оба собеседника были плантаторами какао и владели фермами где-то на отдаленных берегах залива. Они были давнишними друзьями и, как я предполагал, встретились неожиданно во время поездки на рынок. Они решили "от метить" встречу, а заодно и высокие цены на какаовые бобы. Сейчас, при утреннем свете, стали видны отекшие глаза собеседников, их головы свесились набок, как у хищных птиц, но они упрямо продолжали толковать между собой. К моему удовольствию, разговор велся по-английски.

В Бокас-дель-Торо говорят на таком малопонятном английском языке, что при малейшей усталости теряешь способность его понимать. Одному богу известно, вызывает ли испанский язык, на котором изъясняются здешние креолы, зависть у жителей Боготы или Мадриленьи, но местный испанский говор все же можно понять без особого труда если знаешь основной язык. А вот английский язык, на котором говорят в Бокас-дель-Торо, - самый непонятный из всех, которые мне приходилось слышать.

Здешние креолы говорят на двух языках: им ежедневно приходится изъясняться и по-английски и по-испански.

Так же как и в Никарагуа, в Панаме наиболее причудлив говор молодого поколения. Я не подразумеваю детей, которых легко понять, хотя бы потому, что они не так широко пользуются жаргоном, а может быть, и потому, что за правильностью их речи следят школьные учителя. Пожилые люди говорят вполне ясно, с подчеркнутым английским произношением, и, хотя фразировка за частую необычна, все же их можно понять без большого труда.

Молодые креолы - самая многочисленная группа в возрасте примерно от четырнадцати до сорока лет - говорят на какой-то тарабарщине. Я был бы рад привести образец их говора, но не знаю, как это сделать. Я готов про демонстрировать их необычайную манеру произношения и таинственный способ искажения и затуманивания значения слов, но все это не даст ясного представления об этом жаргоне. Совершенно удивительна единственная в своем роде модуляция, при которой все слоги произносятся отдельно и имеют особое ударение. Это делает поток речи очень непривычным.

Если вы прислушиваетесь к тому, как переругиваются взрослые парни, пытающиеся превзойти друг друга количеством слов и непрерывностью потока выражений, то долго будете ломать себе голову над вопросом: на каком языке ведется разговор. Только при большом внимании удается время от времени уловить знакомый звук, который может оказаться словом, но зачастую и не оказывается им. Из нескольких знакомых звуков вы постепенно можете сделать теоретический вывод, что английский язык "продолжает свое развитие". Однако вам по-прежнему будет непонятно, из-за чего парни ругаются. Умение понимать тот английский язык, на котором говорят жители Бокас-дель-Торо,- вопрос тренировки и опыта.

Сидя в джуке, я проверял мои выводы на плантаторах, которым было лет по тридцать пять. Они говорили достаточно громко, и я слышал каждый звук, но не так просто было понять смысл беседы. Убедившись в этом, я повернулся спиной к плантаторам и принялся рассматривать окружающее.

Джук выходил тремя сторонами на бухту, которая была гаванью Бокас-дель-Торо - небольшого городка, рас положенного на берегах протоков, соединяющих бухту Альмиранте с лагуной Чирики. Протоки называют bocas^*, а в старину моряки прозвали большую скалу, стоящую напротив города, toro^** из-за ее сходства с быком. Отсюда получилось, что протоки вблизи Чирики, охраняемые каменным быком, называются Бокас-дель-Торо, и городок известен под тем же наименованием.

^* (Пасть (животного) (исп.).)

^** (Бык (исп.).)

Когда-то это место играло важную роль для пиратов, которые здесь снабжали свои корабли мясом черепах и ламантинов. В недавние годы Бокас-дель-Торо стал вспомогательным портом Альмирантского филиала "Юнайтед фрут компани", хотя пароходы, обслуживающие фермы на материке, не заходят в порт.

Прямо перед джуком, позади каменного быка, виднелось открытое Карибское море, в котором промышлявшие черепах лодки, похожие на крапинки, медленно уплывали дальше и становились все меньше, карабкаясь из мерцающего моря в мерцающее небо.

Слева, в глубине бухты, заросший пальмами островок разрезал прозрачную сине-зеленую воду. Возле ближнего берега виднелась лодочка-долбленка, в которой рыбачил старый кариб, как мне сказали, приехавший сюда из Белиза в незапамятные времена.

Карибское море на карте

Верности ради, старик ловил рыбу четырьмя разными снастями. В дно лодочки упиралась удочка с наживкой для ловли морских окуней и груперов. За этой удочкой рыбак следил внимательнее всего. Прямо перед ним лежал моток короткой и крепкой рыболовной снасти, на которой что-то блестело, и эту снасть он забрасывал в случайно проплывавшую стайку сардин, надеясь поймать ставридку или кингфиша. Наискось вдоль бортов лодки торчали два длин ных шеста, один из них оканчивался острогой и предназначался для рыб, а на другом была насажена обыкновенная столовая вилка для ловли лангустов.

При переходе с места на место старик подымал якорь, убирал шесты и осматривал морское дно через вставленное в ведро стекло.

В конце маленького острова, у берега, покрытого чистым и белым песком, медленно вспыхивали и гасли полукружия белых гребней волн. Неподалеку стояло бетонное здание с крышей из пальмовых листьев, служившее купальней для посетителей отеля "Мирамар". Морские купашя были одним из удобств, предоставляемых клиентам сложного и странного заведения, где я остановился.

Джук, в котором я сидел, был частью того здания что излишне скромно именовалось на фасадной вывеске "Отель Мирамор".

Когда подходишь к этому зданию со стороны центра города, прежде всего видишь Универсальный магазин маленький провинциальный вариант Колон универмага. Со стороны моря к магазину примыкает находящаяся под общей с ним длинной крышей гостиница, где имеется шесть комнат с высокими потолками и маленькими окнами. Комнаты расположены вдоль узкого ведущего от магазина до находящегося на другом конце здания джука. К коридору примыкают две большие ванные, в которых раз в неделю действует водопровод. Рядом с ванными располагается темное помещение На утеске оно именуется как "Ресторан и бар". Пройдя через это помещение, попадаешь в полную света и воздуха, построенную над водой часть здания, где есть небольшой отдельный бар, столы и кресла. Вот это помещение я и называю джуком. Хотя на вывеске написано "Морской бар", больно уж похоже оно на то, что во Флориде мы именуем джуком. Здесь можно получить ром, пиво, есть где потанцевать. Тут же стоит пикколо - механический музыкальный ящик, играющий два-три часа перед рассветом, когда в городе погашены почти все огни, а морской прибои достигает наибольшей силы. Когда пикколо молчит, играет небольшой местный оркестр.

Большинство здешних завсегдатаев приезжает по воде, и для их удобства имеется спуск к пристани, возле которой непрерывно причаливают и отчаливают лодки, прибывающие с островов или с разных мест на побережье.

По вечерам джук бывает набит людьми, главным образом креолами, но среди них там и сям виднеются мисы. Я увидел двух-трех восточных индейцев и даже одного китайца общительного молодого человека, пользовавшийся популярностью. Здесь же играет маленький оркестр, состоящий из гитариста, трубача, саксафониста, паренька с "бонго" и меланхоличного юноши с парой деревянных погремушек.

На духовых инструментах музыканты играли "поспелственно, гитарист же исполнял хорошо, а барабанщик-бонгист просто талантливо. Основная беда заключалась в том, что они пытались исполнять Огюстэна Лара, вместо того, чтобы играть африкано-бокасские мелодии. Впрочем все это звучало неплохо, да и вообще трудно представить себе негритянский оркестр, который был бы неинтересным.

Я протискался сквозь толпу танцующих, обнимающихся и разглагольствующих людей и в баре заказал пиво. Так как за столиками и у перил не было свободного места я спустился по лестнице на пристань, в темноте чуть не на ступил на какую-то парочку и влез по ступеням обратно. Некоторое время я стоял здесь, слушал музыку и смотрел на бонгиста но вскоре общий шум меня оглушил и я вернулся к себе в комнату.

На следующий день я проснулся в восемь часов утра и отправился в теннисный, где стал дожидаться мистера Шеферда.

Мистер Шеферд - креол средних лет - был владельцем лодки-каяка, совершавшей рейсы по заливу. Сам он проживал на берегу залива Чирики и согласился взять меня с собой, так как я не мог найти другого более быстрого способа добраться до тех мест. Мистер Шеферд сказал , что если будет ветер, мы пойдем под парусами, а если нет - у него найдутся гребцы.

Люди, с которыми я беседовал в Колоне, говорили что побережье залива Чирики - отличное место для гнездования морских черепах. Рассказы основывались на неопределенных слухах, но их было вполне достаточно, чтобы я решил проверить на месте. Я прибыл сюда через год после того, как впервые побывал в костариканском Тортугеро с Чирики.

Как я уже говорил, место гнездования находилось по меньшей мере милях в сорока от Бокас-дель-Торо, и я не представлял себе, как можно туда добраться при безветрии, да еще в большой лодке мистера Шеферда. Но он был настолько уверен, что я согласился плыть с ним и просил заехать утром за мной в гостиницу.

По этой причине я и сидел здесь, распивая пиво и пристально всматриваясь в море. Постороннему наблюдателю это могло казаться безответственной тратой средств, от пущенных мне Американским философским обществом.

Через некоторое время старый рыбак кариб на лодке-долбленке, стоявшей на якоре возле маленького острова - начал дремать, а я перестал следить за ним и стал смотреть направо, туда где городок Бокас-дель-Торо вы тянулся полукругом вдоль бухты.

Из всех городов на побережье Карибского моря Бокасдель-Торо кажется наиболее беспорядочным и фантастически взъерошенным. Если вы точнейшим образом нарисуете приморскую сторону города, то люди скажут, что это абстракция. Расположенные вдоль берега строения представляют собой столпотворение зданий самых разных очертаний и размеров и различных по степени разрушенности. Все они покрыты металлической кровлей, которая в беспорядочной путанице наклонных плоскостей нависает одна над другой. Некоторые крыши сделаны из нового цинка или алюминия, но подавляющее большинство из старья, уложенного как вздумается, а затем покрашенного в проржавевших местах первой попавшейся под руку краской.

Расстояние от берега бухты до прибрежной улицы незначительно, и многие здания клином врезаются в воду. Позади этих домов, совсем низко над уровнем воды, как цапли на шатких ногах, стоят уборные, сообщающиеся с жилыми постройками узенькими мостками, сколоченными из шестов и планок. Здесь же располагаются маленькие пристани и причалы, столбы для сушки сетей, навесы для лодок, стоящие на сваях загоны для птиц, клетки, курятники, огороженные частоколом затоны и разные, водруженные на столбах, пристройки к жилью.

Ярдах в шестидесяти от места, где я сидел, находилась большая крытая пристань городского рынка, которая примыкала к нагромождению частновладельческих построек и мешала мне видеть небольшой участок изгибающегося берега. Прямо подо мной, возле владении "Мирамара", находилось сложное сооружение из шестов, досок и крытой пальмовыми листьями крыши. Присмотревшись к нему, можно было понять, что это хитроумное сооружение - комбинация свинарника, уборной и загона для черепах.

В загоне находились шесть зеленых черепах - они были пойманы накануне.

Передо мной на столе лежал блокнот, в который я заносил все, что заслуживало внимания в поведении черепах Я объяснил, чем занимаюсь, буфетчику - молодому человеку с иссиня-черной копной густых волос, и он сделал из моего объяснения вывод, что я - врач. Когда приходившие посетители не могли понять почему я пристально рассматриваю, соседние задворки и делаю записи в блок ноте, буфетчик давал всем разъяснения. Жившие по-соседству люди, отправлявшиеся на задний двор кормить свиней, очень скоро привыкли к моему надзору даже приветливо махали мне рукой.

Вернувшись после недолгого отсутствия к моему сто лику, я услышал болтовню и хихиканье, доносившиеся из стоявшего в глубине двора домика, и полюбопытствовал откуда идут звуки.

В тот момент когда я встал на стул, чтобы посмотреть, нельзя ли сфотографировать эпизоды борьбы черепах в законе, беспокойство в домике приняло такие размеры, что буфетчик был вынужден сорваться с места, броситься к перилам и крикнуть:

- Боже всемогущий! Что там за шум!

Завеса из мешковины приоткрылась на три дюйма и в темноте беспокойно блеснули белки нескольких пар глаз.

- Выходите оттуда! - крикнул буфетчик - Что у вас там происходит?

Между мешковиной и дверной колодой показалась рука, чей-то палец робко показал в мою сторону, а какой-то голос пропищал:

- Что он делает?

- Что доктор делает? Смотрит, чем занимаются черепахи, и не обращают на вас ни малейшего внимания.

Мешковина сдвинулась в сторону, и три маленьких девочек, словно мышки, метнулись со слабым писком по жердевым мосткам и, добежав до спасительной для них кухни, облегченно вздохнули.

Некоторое время спустя большой черный мужчина подплыл на каяке к черепашьему загону, открыл сбоку ворота и при помощи ласоо, сделанного из толстой веревки, попытался поймать черепаху. В конце концов петля захлестнула передний ласт, мужчина выволок черепаху на берег, перевернул на спину и достал большой нож, чтобы пере резать ей глотку. Такое зрелище было мне не по нутру... И я принялся рассматривать окружающее.

Я посмотрел на воду. Она была прозрачна, как воздух. На дне валялся мусор, бутылки, всякие отбросы. Все это привело меня в изумление - я не мог понять, как может маленький город выбрасывать такое несметное количество хлама. Большинство городов, омываемых приливо-отливным течением, топит свои отбросы в мутной воде, здесь же, в Бокас-дель-Торо, ничто не может быть скрыто, все лежит на виду, все время количественно возрастая. А вода ежедневно обновляется, оставаясь такой кристально чистой, что можно даже рассмотреть на дне усики креветок и глаза хамсы, кружащей возле свай в сверкающем плеске воды. В большинстве мест морская рыба из породы макрелей уходит подальше от маленьких грязных портовых городов, а здесь кингфиши плавали возле самой пристани.

Как вы уже успели заметить, меня не слишком тревожит грязь или беспорядок, и я отлично понимаю, что береговая линия обречена на то, чтобы стать местом, где любым способом можно вытащить со дна всякую дрянь. И, конечно, описывая города, располагающиеся по берегам бухт или устьев рек, надо начинать описание не с мутной и грязной воды, скрывающей под собой массу отбросов. Здесь, в Бокас-дель-Торо, мое возмущение вызывали не отбросы, а то, что они были видны в чудесной воде. Среди них плавали красивые, похожие на драгоценные украшения рыбы, которые можно встретить только среди кораллов в извечном великолепии морей.

В тот момент, когда я, печалясь об омраченной красоте моря, вглядывался в воду, послышалось шуршание ракушек и удар причалившей лодки. Я перегнулся через перила, посмотрел на пристань и увидел прибывшего в большой лодке мистера Шеферда. Он привязал канат у сходней и спросил, который час. Была половина одиннадцатого. Мистер Шеферд осведомился, готов ли я к отъезду. Посмотрев на лишенную навеса лодку, на солнце и зеркальное море, я ответил, что готов, однако мой ответ был лишен искренней радости. Меня огорчало отсутствие ветра, но мистер Шеферд сказал, что захватил трех гребцов. По пути, добавил он, мы пройдем мимо нескольких поселков, где сможем остановиться покушать, а в случае непогоды найти пристанище. Если ветер хоть немного поможет, мы сумеем добраться до Чирики завтра в полдень, а если придется все время идти на веслах, то - поздно вечером.

Я попросил обождать, пока принесу снаряжение.

Когда я возвратился, мистер Шеферд допивал полученную от буфетчика бутылку ледяной воды.

- Теперь нескоро удасться выпить холодного, - сказал он.

Мне это было отлично известно. Я снял с причала носовой швартов и вскочил в лодку. Буфетчик курил сигарету и, перегнувшись через перила, непрерывно повторял:

- Будет жаркий день! чертовски жаркий день!

Мы заскользили вдоль беспорядочно разбросанных задворков к рыночной пристани, где нас дожидались трое рослых парней, в том числе племянник мистера Шеферда. У рыночной пристани я увидел стоявший у причала длинный моторный каяк. Он был нагружен только одними черепахами-биссами, лежавшими на спинах со связанными на брюхах ластами.

- Откуда эта лодка? - поинтересовался я.

- С побережья Чирики,- ответил мистер Шеферд.

- То есть оттуда, куда мы направляемся?

- Оттуда, сэр!

- Да, но это все биссы. Разве они там тоже гнездятся?

Тут наши парни и какие-то люди, работавшие на рынке, расхохотались.

- Эге!.. - кивнул один из них.

- А других там и не бывает. Разве что иногда,- заме тил мистер Шеферд.

- Подожди минуту, дружище. Я приехал сюда ради зеленых черепах. Мне сказали в Колоне, что там гнездуют зеленые. Разве в Чирики водятся биссы?

- Там одни биссы, сэр.

- Вы в этом уверены?

- Уверен, сэр. Если желаете, спросите у человека, который привез черепах.

- Да, лучше спросим у него,- согласился я.

Вдоль пристани и по всему рынку пронеслась весть, что мы хотим потолковать с человеком, который привел груженную черепахами лодку. Вскоре прибежал мальчик и сказал, что нужный нам человек уехал на остров Провижен и вернется не раньше полудня. Пока я сидел в лодке, не зная, чему верить и что предпринять, появился старый, седой мулат приятной наружности. Он вежливо осведомился, в чем мои затруднения. Узнав суть дела, он подтвердил мнение Шеферда, что в Чирики водятся только биссы, одни биссы и ничего больше.

К этим словам надо было отнестись со всей серьезностью, так как они меняли не только имевшееся у меня представление о Чирики, но и весь ход событий в ближайшие пни. Я был строго ограничен сроком пребывания в тропиках и не мог тратить неделю ради бисс. С биссами все обстояло благополучно, если не считать некоторых интересовавших меня подробностей их жизни. В этой поездке я собирал сведения, касающиеся только зеленых черепах. И теперь, прежде чем отправиться в Чирики, мне надо было все досконально выяснить.

Черепаха-бисса

Мистер Питерсон-так звали седого мулата - показался мне наиболее заслуживающим доверия человеком среди всех встреченных в Бокас-дель-Торо, и я решил упрочить наше знакомство. Он был колумбийцем по происхождению, уроженцем острова Сан-Андрес, откуда на протяжении более столетия люди бегут в Бокас-дель-Торо, спасаясь от колумбийских налогов. Мистер Питерсон рассказал мне, что рыбаки Сан-Андреса и соседнего с ним острова Провиденсия всегда специализировались на ловле бисс. Промышляют их не только ради ценных панцирей, но и потому, что жители островов охотно едят бисс и даже предпочитают их зеленым черепахам.

В некоторых местах, где водятся биссы, их считают, мало съедобными, а кое-где даже ядовитыми. Я же знаю только одно место в американских водах, где бисс предпочитают зеленым. Это остров Кайман-Брак. Здесь промысел бисс такое же давнишнее и обычное занятие, как промысел зеленых черепах для жителей острова Большой Кайман. Обитатели острова Кайман-Брак согласны ежедневно кушать бисс, предпочитая их зеленым, а тушеные молодые биссы - знаменитое местное лакомство.

В спорном вопросе о съедобности бисс обе точки зрения имеют под собой почву. Подобно некоторым домашним животным, которых человек употребляет в пищу, бисса является плотоядным животным. Но она-крайне неразборчивое существо, и качество ее мяса зависит от того, чем она питается. Приписываемые биссе ядовитые свойства, вызвавшие в некоторых случаях смерть людей, по-видимому объясняются нехваткой кормов, заставляющих биссу иногда уходить в какие-то отдаленные районы, а может быть, просто в отдельных случаях питаться ядовитыми беспозвоночными или растениями. Такое поведение характерно и для многих пород тропических рыб, особенно для скаровой рыбы и шар-рыбы.

В США известны факты отравления людей, поевших мяса обычных водяных черепах - террапине или цистудо В этих случаях лучшим объяснением можно считать то что эти черепахи иногда поедают ядовитые грибы-поганки и, обладая иммунитетом к яду, сохраняют в себе его опасные свойства.

Вероятно, по этим причинам кое-где на побережье Карибского моря считают безумцем того, кто питается мясом биссы. Что касается меня, то я ел его неоднократно и ни разу не отравился. На мой вкус биссы достаточно хороши, хотя и не так, как зеленые, но мне кажется, очень небольшое число съедобных вещей может идти в сравнение с мясом зеленых черепах.

Когда мистер Питерсон узнал, что мое сорокамильное путешествие на парусной лодке зависит от того, какая порода черепах водится в Чирики, он предложил мне пойти на окраину города к человеку, знавшему о черепахах больше всех жителей Бокас-дель-Торо. Я с радостью принял предложение, а мистер Шеферд согласился ждать у пристани, пока мы вернемся.

По дороге мистер Питерсон рассказывал о черепахах, и я понял, что он знает, о чем говорит. По его словами, побережье в Чирики было лучшим местом размножения бисс на всем побережье Карибского моря. Он был достаточно знающим человеком, чтобы высказывать подобное суждение, так как долго плавал вдоль и поперек Карибского моря и с удивительной точностью рассказывал об известных мне глухих уголках побережья. Он утверждал, что Тортугеро или "Черепашья бухта", как он называл этот берег, был самым значительным местом гнездования зеленых черепах. Я знал что это истинная правда. Он сообщил мне также, что аренду промысла бисс в Чирики держит человек по имени Робинсон. Несмотря на то что появление пластмассы по губило сбыт черепаховых панцирей, он все же из года в год продолжает держать аренду. Робинсон отправляет большую часть пойманных черепах на рынок в Колон, где люди едят бисс и торговля их мясом является своего рода отдушиной, благодаря которой делаются выгодными разделка и перевозка черепаховых панцирей. В прежние годы в Бокас-дель-Торо цена за первосортный панцирь доходила до пятнадцати долларов за фунт. Если бы нынешняя цена поднялась хотя бы до двух долларов, Робинсон стал бы богатым человеком.

Мистер Питерсон спросил у меня: "Неужели вы думаете, что пластмассы заменят саrеу^*?" И он был рад услышать мой ответ: "Хороший черепаховый панцирь сочетает в себе такие эстетические и механические качества, которые ни когда не сможет приобрести пластмассовая подделка". - "Да, это так", - сказал он.

^* (Биссы (лат.).)

Вскоре домов стало меньше, и мы подошли к маленькой лавке, стоявшей в стороне от дороги. Это была последняя постройка в черте города. Мы свернули к ней. Мистер Питерсон постучал в дверь.

Массивный черный человек, волоча ноги, вышел из комнаты, находившейся позади магазина, и поздоровался. Мистер Питерсон поведал ему о нашем деле, и человек сказал, что мы пришли по правильному адресу: чтобы поговорить о биссах и узнать, где правда, а где вымысел, нужно было придти только сюда. Ведь про черепах выдумывают очень многое, заметил он. Этот человек действительно знал толк в биссах. Он арендовал промысел на северном побережье от Бокас-дель-Торо до Сиксаолы и, если рыночные цены были высокими, в течение промыслового сезона держал на побережье двенадцать-пятнадцать человек. Но теперь рынок никуда не годился, да и сам он был болен, однако продолжал аренду и принимал панцири черепах, которых ловили в свободное время жители побережья. Так как доля velador^* - ловца черепах, составляла половину дохода, а улов небольшой и цена на черепах всего лишь доллар за фунт, то прибыли не было никакой.

^* (Дозорный (исп.).)

Он повел нас в маленькую гостиную и отпер дверь, ведущую в смежную с ней кладовую. Она была плотно, до самого потолка набита черепаховыми панцирями. Как и Робинсон из Чирики, он запасал саrеу и ждал неизбежного на его взгляд поднятия рыночных цен - ведь когда-нибудь люди поймут, насколько отвратительна подделка из пластмассы.

Я спросил о гнездовании зеленых черепах в Чирики. "Они водятся на всем побережье Панамы, - сказал он, но единственная порода черепах, откладывающая яйца в Чирики, бисса. А самый большой район гнездования зеленых черепах - Тортугеро".

При этих словах мистер Питерсон улыбнулся и, хотя сделал вид, что его слова не нуждаются в подтверждении он все же был рад услышанному. Хозяин подарил мне самый лучший панцирь, который только мог найти в переднем ряду своего склада, и мы распрощались.

Поездка в Чирики не состоялась. Я был разочарован тем, что не подтвердились слухи о районе гнездования зеленых черепах. Но наряду с этим выросло значение побережья Тортугеро и, видимо, сузился район моей деятельности а также упростилась картина миграции черепах Может быть, и так! И это лучше, ведь гораздо проще проследить миграционные пути, направленные в один крупный район чем разбираться в лабиринте следов, ведущих ко многим пунктам. Так или иначе результатом моей разведки явилось изменение плана. И хотя мне было любопытно взглянуть на побережье залива Чирики, я все же не испытывал ни малейшего сожаления по поводу несостоявшегося сорокамильного плавания в парусной лодке при мертвом штиле.

Когда мы вернулись на рынок, я уплатил мистеру Шеферду обещанную стоимость проезда, и он был настолько доволен, что тут же решил остаться до завтра, чтобы вволю попить в баре ледяной воды. Он даже предложил отвезти мои вещи в "Мирамар". Я с благодарностью принял его предложение и остался побеседовать с мистером Питерсоном.

Мы гуляли по пристани и смотрели, как разделывают черепах. При разделке черепахи здесь выбрасывали лишь одну-единственную часть-верхний щит, от которого предварительно отрезали хрящевой край (его называют фи леем). Кости нижнего щита, окружающий их филей, хрящевая часть нижнего щита, огромный кишечник - все это шло в дело. Остальное же мясо, а также ласты, голову, внутренности - печень, легкие и все прочее - раскладывают по сортам и отправляют на продажу.

В некоторых местах черепах потрошат так же разборчиво, как кур, но в Бокас-дель-Торо вам пытаются доказать, что черепаха, как и свинья, полностью съедобна. Иногда отделяют только нижний щит и кишечник, а верхний щит используют как своеобразный котел, в котором запекается все содержимое.

В Бокас-дель-Торо существует такой обычаи: если пой мана крупная черепаха, приглашают соседей, которые добавляют к жаркому пизанги, ямс и плоды хлебного де рева. Во время этих трапез для поддержания аппетита пьют гуаро. Именуется такое пиршество carapash^*, а также calipash или carapace^**, по названию щита, в ко тором готовится праздничное блюдо.

^* (Название верхнего щита черепахи (исп.).)

^** (Местное название верхнего щита черепахи (исп.).)

Я заметил, что на рынке в Бокас-дель-Торо все черепахи, за исключением бисс, привезенных на лодке из Чирики, принадлежали к породе зеленых и большинство из них были добыты на отмелях залива.

Мы с мистером Питерсоном стояли на пристани и рас сказывали разные истории о черепахах. Вскоре вокруг нас собралась большая толпа рыбаков, и каждый пытался что-нибудь добавить. Когда все было подробно обсуждено, мы распрощались, и я поблагодарил мистера Питерсона за то, что он избавил меня от плавания в Чирики.

Решив, что для возобновления отношений с гостиницей "Мирамар" мой приход необязателен, так как в дневные часы никто комнатами не пользуется, я отправился искать место, где можно было позавтракать.

Я пошел вдоль небольшой улицы, заросшей по обеим сторонам мелкими лилиями. Цветы были трех различных окрасок: желтые, ярко-розовые и белые. В этом город лилии росли повсюду и в некоторых дворах и на обочинах дорог заменяли траву. В одном месте преобладал один цвет, в другом - иной, но повсюду виднелись все три окраски. Мне говорили, что можно встретить еще одну, четвертую окраску - нежно-голубую, но я ее не видел. Лилии никто не высаживал, за ними не ухаживали и ни у кого не возникал вопрос, откуда они появились.

Густые заросли лилий напомнили мне апрельский пейзаж флоридских низин, но там росли только белые лилии.

Вскоре я сбился с пути и неожиданно попал в cosa de bomberos^*, где красная пожарная автомашина сорокалетнего возраста, сверкавшая медным блеском, привела меня в восхищение. Машина была любовно начищена и так отчаянно стара, а начальник с такой гордостью и медли тельностью ее показывал, что солнце успело обжечь мне голову и аппетит так возрос, что я даже расчувствовался, по основной причиной моей сентиментальности было сильное желание позавтракать, и, распрощавшись, я отправился на поиски ресторана.

^* (Здание пожарной команды (исп.).)

Я шел боковой улицей вдоль деревянных домов с верандами, расположенными на уровне мостовой, что напомнило мне Пуэрто-Лимон и Блуфилдс. Вскоре я выбрался на широкую улицу, где были китайские лавки, и, пройдя еще немного, увидел вывеску ресторана "Мэрфи" и площадь, находившуюся в двух кварталах от ресторана.

Ресторан "Мэрфи" я отыскал еще третьего дня Здесь можно было отлично покушать, однако лишь после того, как вас переставали считать североамериканцем. В первый раз меня накормили фаршем из солонины, жареным картофелем и консервированным, зеленым горошком, которые, по мнению большинства карибов, считаются настоящими национальными блюдами североамериканца. Вскоре я на шел общий язык с хозяином ресторана мистером Мэрфи - жизнерадостным человеком средних лет, уроженцем Кайманских островов. Мистер Мэрфи быстро избавился от первоначального заблуждения относительно моих вкусов и был доволен тем, что я предпочитаю местные блюда. Что бы доказать, насколько сильно мое предпочтение, я купил дюжину отличных омаров и принес их с собой. У Мэрфи был большой керосиновый холодильник и отменная повариха. Я сказал хозяину ресторана, что, имея море под боком, можно угощать меня и более вкусной пищей. Уже в следующий раз меня накормили лучше, а сегодня мои неожиданный приход в полуденный час не вызвал общего смущения.

- У нас сегодня черепаха! - сказал мистер Мэрфи.

- Приготовьте мне омара в придачу, - попросил я.

За большой дверью послышалось хихиканье поварихи, усмотревшей в моих словах признание ее кулинарных способностей. Мистер Мэрфи открыл холодильник, вынул омара и передал его на кухню. Я вышел на улицу, чтобы умерить свое томление голодом за кружкой пива.

Когда я вернулся, омар красовался на столе, и я рас правился с ним, запивая пивом. Затем десятилетняя подавальщица индианка, необычайно напоминавшая японку, подала жаркое из черепахи. Несмотря на обыденное название, это блюдо, приготовленное из грудной части крупного самца зеленой черепахи, было изумительным на вкус Оно напоминало оленину, только было гораздо соч нее. Мистер Мэрфи рассказал мне, что мясо сначала выдерживают в вине, потом готовят с испанским луком и маленькими помидорами и что рецепт приготовления получен им из Сан-Андреса. Я впервые ел приготовленную таким способом черепаху, и ее превосходный вкус меня удивил. После жаркого из черепахи были поданы черные бобы, рис, печеные пизанги, дольки нарезанного ананаса azucaron^* и кофе.

^* (Местный сорт очень сладкого ананаса (исп,). )

Я заплатил по счету и, несмотря на ужасную жару, направился к городской площади, которая в Бокасдель-Торо называется парком Боливара.

Этот парк - миниатюрное повторение парка Варгаса в Пуэрто-Лимоне, где я видел ленивцев. Так же как и в парке Варгаса, одна половина территории была густо засажена большими деревьями, а другая представляла правильной формы мавританский сад, где цветы росли на геометрически ровных клумбах, по краям обсаженных пальмами.

Как ни тянула к себе прохладная полутьма тенистой части, пришлось все-таки пойти в Palacio de Gobierno^*, стоявший в конце площади. Мне нужно было получить сведения о Milla Maritima^** - береговой полосе государственных земель, которая в Панаме и Коста-Рике ежегодно сдается в аренду для промысла черепах и сбора кокосовых орехов. Использование этой полосы - одна из основных причин уменьшения численности черепах. Мне хотелось ознакомится с существующими здесь правилами и порядком эксплуатации.

^* (Губернаторский дворец (исп.). )

^** (Приморская миля (исп.).)

В Palacio^* меня направили в одну из комнат, расположенную в конце длинного вестибюля. Приятная худощавая женщина, ведавшая делами по сдаче в аренду местных государственных земель, предложила мне взять копию договора на аренду побережья Бокас-Сиксаола. Покуда документ перепечатывался, я вышел на улицу, направился в сумрак тенистой части парка и уселся на скамью.

^* (Дворец (исп.).)

Несмотря на раскаленность и ослепительное сверкание прилегающих улиц, эта часть парка удивительно напоминает парк Варгаса: тот же мягкий полумрак, контрастирующий с залитыми солнцем улицами, тот же приятный для глаз вид, словно смотришь сквозь воду, тот же холодок и тот же чистейший воздух. Прохлада тропических парков как бы осязаема и удивительно приятна. Значительная часть многословного описания парка Варгаса, о котором я рассказывал в другой главе, может быть с успехом применена к парку Боливара. Разница только в величине парков. Если вы помните, в Пуэрто-Лимоне пастбище для ленивцев со стояло из двадцати восьми деревьев, здесь же их было всего лишь два. Но здешние деревья были огромными, с широко раскинутыми густыми кронами, сбрасывавшими на землю мелкие круглые плоды. Я наклонился и поднял плод, он показался мне знакомым. Посмотрев на дерево, я увидел лоснящиеся стрельчатые листья, плоскую крону и ствол с отходящими вбок спутанными корнями. Тогда я понял, что передо мной те же индийские фиговые деревья, которые давали тень, убежище и пищу Весельчакам Питам из парка Варгаса, находившегося в двухстах милях к северу.

Удивляться тут было нечему. Деревья эти более всего пригодны для посадки в городах, так как они лучшие из всех дающих большую тень деревьев. В тропиках их можно увидеть повсюду: на площадях, на улицах и в парках. Но не в этом дело. Самой удивительной была одинаковая свежесть воздуха, которую ощущаешь под всеми индийскими фиговыми деревьями, и об этой особенности вы не найдете ни единого упоминания в книгах по ботанике.

Чтобы сделать правильный вывод о причинах такой схожести воздуха, надо сравнить плоды, стволы, листву отдельных деревьев. Однако пока что это кажется очень странным. Пожалуй, не менее странным, чем определение названия дерева по лазающему на нем Весельчаку Питу.

Размышляя на эту тему, я взглянул кверху и вдруг увидел на ветвях темную, неподвижную массу. По опыту я знаю что темные, неподвижные пятна на ветвях индийских фиговых деревьев почти всегда оказываются Весельчаками Питами.

Пренебрегая любопытными взглядами посетителей, я влез на скамейку и, защитив обеими руками глаза от света, стал всматриваться в темную массу. Она шевелилась! Какой-то ее выступ ритмично двигался, нанося медленные и малозаметные удары по самой массе. Вопреки здравому смыслу можно было предположить, что ленивец почесывается.

Можете ли вы представить мое волнение: два расположенных рядом дерева в центре города и живущие на них ленивцы! Я пристально всматривался в кружевную крону, но нигде не обнаружил второго темного пятна. Видимо, здесь обитало только одно животное.

Глубоко взволнованный, я обратился к сидевшей на соседней скамейке юной парочке и, показав на ленивца, спросил, откуда он здесь появился.

- Это Весельчак Пит! - сказала девушка, которая была метиской.

- Это ленивец! - сказал юноша, который был креолом.

- Знаю... Но как он очутился на этих деревьях?

- Он живет здесь, - ответил юноша.

Однако девушка явно отвергала версию о том, что божественное провидение доставляет сюда ленивцев, и принялась объяснять своему спутнику и мне, откуда появились ленивцы. Оказывается, здесь работает сторожем старик креол из Пуэрто-Лимона. Время от времени он при носит сюда ленивцев. Животные не причиняют вреда, а старик любит их потому, что сам он из Пуэрто-Лимона и ленивцы напоминают ему о родине.

- Вот он! - сказала девушка.

Быстро оглядев парк, она показала на несколько сутулую, курьезную на вид фигуру человека с метлой, не торопливо сметавшего в кучу листья.

- Aquel viejito*, вот тот старик! - сказала она.

Я подошел к сторожу и попросил его рассказать о здешних ленивцах.

- Бокас-дель-Торо не такой хороший город, как Пуэрто-Лимон, - начал он свой рассказ, но ленивцы на деревьях здешнего парка делают его немного похожим на парк Варгаса. Последнего ленивца я изловил на дереве цекропии вблизи кладбища и принес в парк недели три тому назад. Как и его предшественники, он отлично здесь прижился и вскоре родил детеныша.

Раньше мне никогда не удавалось внимательно рассмотреть ленивца-детеныша, который обычно сидит на брюхе висящей спиной книзу самки.

Я вернулся к дереву, и старик последовал за мной. Я снова взобрался на скамью и стал внимательно разглядывать почесывавшегося ленивца. Он висел невысоко, но освещенный ослепительным солнцем филигранный узор листвы не позволял разглядеть, сидит ли кто-нибудь на его брюхе. Я спросил у сторожа, разрешается ли лазать по деревьям. Он ответил, что это нарушение правил, но ведь они писаны для детей, а так как я - гринго и притом достаточно старый, то никто мне ничего не скажет.

Переплетения воздушных корней дерева образовывали нечто похожее на лестницу, и я, ухватившись за ствол руками и оперевшись ногами, вскарабкался на большой боковой сук и по нему добрался до места, где висел ленивец. Я увидел морду и шерсть и смог даже рассмотреть каждый отдельный ее волос, но нигде не обнаружил детеныша. Тогда я спрыгнул на землю и очутился среди толпы, со бравшейся поглазеть... но не на ленивца, а на меня.

- Там нет детеныша! - сказал я.

Старик пытливо посмотрел на лица стоящих вокруг людей, и его взгляд остановился на группе темнокожих мальчуганов и девочек - школьников-третьеклассников с книжками в руках.

- Куда девался маленький ленивец? - спросил он.

Ребята начали шумно отрицать причастность к его исчезновению. Старик прикрикнул на них и резким жестом заставил замолчать. Вперив взор в самую уязвимую точку стоявшего перед ним фронта - маленькую опрятную девочку с множеством бантиков в волосах, он неумолимо повторил:

- Куда девался маленький ленивец?

Когда же мой пристальный взгляд пришел старику на подмогу, девочка не выдержала напряжения и стрельнула глазками в сторону стоявшего с краю мальчугана.

- Он его стащил вниз... - сказала она. - И побил камнями.

Обвиняемый визгливо запротестовал и от волнения даже заплясал, указывая пальцем на остальных.

- Они тоже бросали камни...- сказал он. - Все кидали камни.

Ребята заорали хором так иступленно, что у меня заболели уши. Старик стоял и молча смотрел на детей, потом повернулся и ушел... Я тоже отошел в сторону. Все время, пока я находился в парке, я видел, как старик, подметая дорожки, покачивал головой, и до меня доносилось его несвязное бормотание: он сравнивал ребят в Бокас-дель-Торо с теми детьми, которые были в Пуэрто-Лимоне сорок лет назад.

Ребята

Следующую ночь я провел спокойнее, чем первую. Оркестр в "Мирамаре" не играл, плантаторы расстались, а я чувствовал себя слишком усталым, чтобы прислушиваться к тихим звукам пикколо.

На следующий день пошел дождь, и я, поужинав у Мэрфи жареной рыбой, отправился К кладбищу, чтобы по слушать пение лягушек на выгонах и в залитых водой канавах. Я услышал кваканье нескольких видов лягушек и даже поймал парочку, но здешний лягушачий концерт нельзя даже сравнить с тем, что происходит влажным летним вечером во Флориде. Там только в одном пруду вы можете услышать смешанные хоры десятков видов лягушек.

Мне удалось поймать маленького удава, и я ухитрился свалиться в наполненную водой канаву, пытаясь схватить черепаху, испугавшуюся света моего карманного фонаря После всех злоключений я вернулся в гостиницу, написал несколько заметок, забрался в постель и проспал до утра.

Наутро ожидался самолет, прилетающий сюда два раза в неделю. Здешний агент авиалинии сказал, что я без всяких затруднений получу место. Аэродром находился в трех четырех сотнях ярдов от "Мирамара". Это была длинная расчищенная от кустарника полоса, возле которой стояло деревянное строение, где помещались багажные весы и радиостанция.

Дребезжащий фургон отвез мой багаж. Он мог прихватить с собой и меня, но я знал, что заблаговременно услышу звук самолета и успею дойти пешком. Я вернулся в джук чтобы посмотреть, какие новые черепахи появились в за гоне.

Была уже половина десятого, именно тот час, когда по расписанию самолет должен улететь. И, хотя он еще не прибыл, я распрощался с буфетчиком и, неторопливо ловя по дороге ящериц, пошел на аэродром. Когда я подошел к маленькому зданию конторы аэродрома, агент, который стал взвешивать мой багаж, заявил, что в Чангиноле у самолета разладился мотор, но все же он скоро прилетит Вдруг радист закричал:

- Ya viene!^* Он сейчас прилетит!

^* (Сейчас придет (исп.).)

Вскоре с севера донесся рокот моторов. Ожидавшая публика поднялась со скамеек и начала суетиться вокруг багажа. Почти все пассажиры были зажиточными креолами и китайцами и направлялись в Колон. Только несколько человек, в том числе и я, летели в Панама-Сити. Какая-то девица по профессии учительница, возвращалась домой в Сан-Андрес. Как только самолет пошел на посадку большинство ожидающих схватили вещи и направились к самолету.

Я уселся на опустевшей скамье. Подчас я становлюсь легкомысленным. Вот и теперь, когда мимо меня прошел мальчуган с ящиком через плечо, я, уловив чудесный запах пирога с ананасной начинкой, купил себе кусок.

Летчик зарулил по полю и остановил самолет, боковой люк открылся, к нему подкатили трап, и пассажиры, жмурясь от яркого солнечного света, стали выходить.. Подошел агент авиалинии, пересчитал людей, внимательно заглянул в самолет и принялся изучать пачку документов, которую держал в руке. Нахмурившись, он начал быстро и волнуясь что-то объяснять появившемуся в дверях летчику. Выразительно похлопывая по документам, он показывал рукой на группу людей, намеревавшихся влезть в само лет. Сначала летчик смотрел на агента с негодованием, которое потом сменилось отчаяние.

Через некоторое время появился второй пилот. Агент и летчик схватили его за руки и стали что-то быстро говорить. Тогда пришел и его черед пожимать плечами и принимать безнадежное выражение лица.

Затем к ним присоединился механик, закончивший установку колодок под колеса, потом подошли три или четыре транзитных пассажира, и все дружно приняли участие в бурной дискуссии, которая закончилась тем, что все умолкли, пожали плечами и безнадежно поникли. Агент посмотрел в мою сторону, покинул находившуюся в унынии группу и, подойдя ко мне, заговорил по-испански.

- Извините, сеньор... - сказал он. Придется повременить. Нам нужно уточнить вес.

- Для чего? - спросил я не очень приветливо.

- Слишком много груза, - пояснил он.

- Отлично, - сказал я - Даже если и так, то не из-за меня.

Впервые за долгое время на лице агента появилась слабая улыбка.

- О себе не беспокойтесь, - ответил он. Дело касается местных пассажиров и их багажа. Задержка продлится не более получаса.

Я был просто счастлив, что принадлежу к числу пасса жиров дальнего следования, хотя мне предстояло всего лишь пересечь Панамский перешеек и длина маршрута не превышала девяноста миль. Поблагодарив агента, я сунул рюкзак под стойку с весами и направился в "Мирамар". В кустарнике была нестерпимая жара, в джуке же гораздо прохладнее. Там я вновь заказал пива и продолжал наблюдать за старым рыбаком, который медленно огибал остров и смотрел в воду через ведро со стеклянным дном.

Спустя некоторое время взревели моторы самолета. Потом они затихли и снова взревели. Я быстро допил пиво, еще раз попрощался с буфетчиком и поспешил на аэродром.

Тревога оказалась ложной и объяснялась возней механика с одним из моторов, который извергал немыслимое количество голубого пламени.

По виду маленькой группы служебного персонала я что вопрос о количестве груза продолжает оставаться все в том же тяжелом положении.

Все местные пассажиры очень волновались. Исключение составлял лишь дородный купец с лицом восточно-индииского типа, явившийся в мое отсутствие на аэродром и ныне с независимым видом восседавший на двух огромных чемоданах с образцами товаров. Служащие авиалинии бросали на него многозначительные взгляды, но купец чувствовал себя неуязвимым.

купец с чемоданами на аэродроми

Надеюсь вы успели заметить, что я не принадлежу к числу чужестранцев-гринго, которые, путешествуя в тропиках, ищут над чем бы поиздеваться. Такой тип гринго существует, и, право, надо бы отбить у него охоту к глумлению.

Я люблю тропики и люблю жителей Центральной Америки. Обычно я всегда понимаю, что заставляет карибов поступать на свои лад, и почти всегда считаю их мотивы заслуживающими уважения. Они зачастую вселяют в меня бодрость, а потому я очень люблю всякие события, связанные с путешествиями в этих далеких и глухих местах.

Но, говоря чистосердечно, на авиалиниях Центральной Америке существует одна особенность, которую я не могу постичь. По непонятным причинам в любом рейсе, как правило, наибольшее изумление вызывает вес груза. Более всех ему удивляется летчик, который, пробежав глазами перечень пассажиров и груза, неожиданно цепенеет и бросает на местного агента взгляда, полный укоризны. Начинается спор, в котором принимает участие весь служебный персонал, находящийся в пределах слышимости человеческого голоса.

В разгар событий обычно появляется какой-нибудь особенно толстый или позже всех прибывший местный пассажир который, как купец в описываемом мною эпизоде в Бокас-дель-Торо, становится центром всей проблемы. Но именно он использует каждую возникающую чтобы вежливо рассказать о достоинствах других рейсов и средств передвижения. Когда же становится ясно, что это пассажир являющийся причиной перегрузки, остается твердым как алмаз и что сделать с ним ничего нельзя встревоженный служебный персонал начинает проявлять дух смирения, а разговоры стихают и прекращаются. Тогда взоры пассажиров и всех присутствующих обращаются к летчику. И перед вашими глазами пилот преображается, меняя характер, как сорочку. Он дает понять зрителям,что готов совершить подвиг и поднимет самолет в воздух.

Tут все - за исключением меня - поднимают восторженный крик, и начинается бурное веселье. Служащие аэродрома обнимают летчика и жмут ему руку, а механике бегут запускать моторы. Все выглядит так, будто полет спасен благодаря смелости одного человека.

Насколько мне известно, такая предотлетная процедура обычна на ряде мелких авиалиний. Чем хуже техническое оснащение Авиакомпании, тем драматичнее выходки ее служебного персонала.

Практически самолет в Бокас-дель-Торо оказался вполне исправным, как только механик отрегулировал мотор, а вызвавшая столь сильное оживление перегрузка получилась на деле не такой уж значительной.

Едва волнение улеглось, я поторопился войти в самолет и занять место с таким расчетом, чтобы видеть Побережье уходящее в сторону Колона. Закончив погрузку, летчик прорулил до конца взлетной полосы, опробовал мотор и двинул самолет с места, не делая, однако, попытки поднять его в воздух. В тот момент, когда мне уже начало казаться, что возможность взлета упущена, резкие толчки прекратились, мы плавно прошли над кустарником и взмыли над бухтой. Потом крыло с моей стороны ушло куда-то вниз и я увидел постепенно уходящий в глубь материка Бокас-дель-Торо обрамленный полукружием береговой полосы.

На одно мгновение я увидел все и полосы из-под длинной крыши "Мирамара" джук немаленький остров, возле которого рыбачил старик и уходящую в морскую даль темнеющую синеву глубин. Большую черная лодка неподвижно стояла прямо перед пристанью и сидевший на корме человек плескал веслом, а на носу трое других усиленно старался что-то сделать. Неожиданно я понял, что эта лодка мистера Шеферда, на которой я собирался отправится в Чирики, и что в это утро она должна была отплыть.

Описав широкий круг, мы поднимались все выше. Лодка исчезла из виду. Теперь самолет летал так, что с моей стороны было было видно только море. Вытянув шею, я смотрел вниз, в морскую даль и видел бухту и скалу, похоже на быка.

Там, где зарождалась рябь, виднелась простирающаяся до горизонта широкая черная полоса,отороченная белым кружевом. У края потемневшего пространства шесть маленьких лодок, промышлявших черепах, подняв белые и острые, как крылья чаики, косые паруса дпужно и быстро двигались к берегу, оставляя за собой белый пенистый след.

Внезапно я словно ощутил удары и броски этих шести лодочек, и только рев моторов самолет возвратил меня к действительности.

Вернулся пассатный ветер! Он пришел из тех мест, где скрывался. Может быть, на день, а может быть, и на неделю, он задул во всю мощь, так же сильно, как в зимний день.

Чудесный, сильный и устойчивый морской бриз неожиданно появился вновь, чтобы обратить в бегство экваториальную штилевую полосу, зашелестеть кронами пальм и заставить большие лодки вспенивать воду лагуны и птицей лететь до самого Чирики.